Песня Тесея и ИИ

Началось с простого любопытства и желания оставаться в тренде. Может быть, сделать без усилий контент.

У меня есть песни, написанные и записанные в разные годы. Для меня они — как старые дневники: в них застыли настроения, идеи, отголоски прожитого.

И вот я обращаюсь к алгоритму Suno, этой цифровой черной коробке, с простой просьбой сделать кавер на мою песню, в таком-то стиле. Я не загружаю ноты — их никогда и не существовало в формальном виде. Я, по сути, передаю ему мелодический и гармонический образ, существующий только в моей голове и в старых записях.

Результат оказался одновременно впечатляющим и фрустрирующим.

Голос, сгенерированный искусственно, звучал профессионально и хорошо поставленно, но в нём не было личности, узнаваемого тембра, свойственного живому исполнителю.

Личное переживание - этот голос вообще не мой.

Слова мои, общая гармоническая канва узнаваема, но в деталях — сплошные неожиданности. Где-то в припеве алгоритм позволил себе мелодическую вольность, которая резанула слух. А в другом месте, напротив, предложил аранжировочный ход, который заставил меня улыбнуться — будто талантливый, но незнакомый музыкант невольно попал в точку.

Однако главное открытие было не в этом.

Весь этот опыт неожиданно проявил во мне чёткое, не сформулированное прежде знание.

С абсолютной ясностью я понимал: «Вот эту гармонию менять нельзя — это разрушит ядро песни. А вот этот ритм можно варьировать — от этого трек только выиграет». Во мне всегда существовал некий внутренний компас, отвечающий за целостность замысла. И его стрелка взволнованно закачалась, столкнувшись с безошибочной, но лишённой интенции логикой искусственного разума.

***

Когда-то, очень давно, музыки не было. Было звучание. Участие. Люди собирались у костра не для того, чтобы воспроизвести раз и навсегда установленный гимн. Они пели, чтобы быть вместе, и песня рождалась здесь и сейчас, умирала и снова возрождалась в новом облике.

Стоит подчеркнуть, что даже в рамках древнейших обрядов определённые песни или ритуальные возгласы должны были воспроизводиться точно, так как от этого, по верованиям, зависела их эффективность. Так что элементы "фиксации" и "вариативности" сосуществовали с древнейших времён.

Это был плавающий, текучий мир, где произведение было тождественно своему исполнению.

Потом мир усложнился. Появились боги, требующие не искреннего порыва, а точного, выверенного ритуала. А потом и художники, в чьей голове рождался сложный, отточенный образ, который нужно было не просто набросать, а воплотить во всей полноте.

Нотная запись в её более-менее узнаваемой форме начала складываться в основном в XI веке благодаря труду Гвидо Аретинского. К XVII веку она приобрела современный вид.

Это был великий перелом. Музыка из процесса превратилась в предмет. Композитор теперь не просто участник действа, он — демиург, создающий неизменный артефакт. Написанное на пергаменте становилось законом. Да, даже в эпоху строгой нотной записи в академической музыке место для импровизации оставалось, особенно в эпоху барокко. Но идеалом стала окончательная версия. Так музыкальный корабль Тесея получил свой первый чертёж. Все его доски были строго пронумерованы.

Но корабль всё равно продолжал плавать, и доски менялись. Народная песня жила в тысяче вариантов. Джаз сделал вариативность своей сутью. Рок-группа на концерте могла затянуть знакомый хит на десять минут, уходя в чистый, сиюминутный драйв. В таких жанрах, как джаз, сама вариативность является частью художественного метода. Одна и та же стандартная тема каждый раз звучит по-новому, и в этом её суть. Запись в студии фиксировала один-единственный, самый удачный, на взгляд авторов, спуск корабля на воду. Но все понимали: в следующий раз он может быть иным.

И вот мы в сегодняшнем дне. Я, автор с гитарой, и алгоритм, который может за пять секунд создать то, на что у меня когда-то ушли месяцы. Я задаю ему промпты, он предлагает мне десятки версий моего же детища. И здесь апория про корабль Тесея перестаёт быть философской загадкой и становится насущной проблемой.

Апория о корабле Тесея: если со временем заменить все доски в корабле на новые, останется ли он тем же кораблём? А если собрать из старых досок второй — то где тогда исконный оригинал?

Где проходит грань? Если Suno изменил аранжировку — это ещё та же песня? Если изменил мелодию в куплете? А если гармонию, ту самую, что я назвал «неприкосновенной»? В какой момент мой корабль Тесея перестаёт быть моим кораблём и становится кораблём Suno? Я, как старый плотник, знаю каждую доску, которую когда-то подбирал и обтёсывал вручную. Я знаю, какая из них несущая, а какую можно заменить без ущерба для плавучести. А что будет с тем, кто сразу начал строить с помощью ИИ?

Это главный вопрос, который не даёт мне покоя. Раньше творец искал. Он блуждал в лабиринте возможных гармоний, мелодий, ритмов. Он проживал процесс поиска, и в этом мучительном проживании рождалось то самое внутреннее ядро произведения, его художественный образ, его душа. Он находил ту самую, единственную ноту, потому что перебрал десятки не тех.

А теперь? Творец (пользователь Suno) не успевает прожить этот процесс. Он получает результат сходу. И этот результат — один из тысячи возможных — может сразу вытеснить все остальные, показавшись достаточно хорошим. Не оскудеет ли та база — тот самый художественный образ? Не превратится ли творчество из мучительных родов в лёгкий заказ блюд по меню, где ты уже не помнишь вкус каждого ингредиента, а лишь проглатываешь готовое?

Когда я воспринял Suno не как игру, а как инструмент, я столкнулся с принципиальной проблемой. Я был хранителем образа, потому что я его и выстраивал. Но если я буду писать песню изначально с помощью ИИ, сможет ли у меня вообще сформироваться это самое «внутреннее ядро»? Или моё видение будет плавать, подстраиваясь под случайные, пусть и красивые, предложения алгоритма? Не буду ли я просто скользить по поверхности, выбирая из предложенных вариантов, так и не узнав, что такое нырнуть вглубь?

ИИ не чувствует музыки. Он вычисляет её. Он — идеальный, но лишённый интенции соавтор. Он обнажает структуру нашего творчества, как рентген обнажает скелет. Мы видим кости, но где же жизнь?

Мой эксперимент закончился. Кавер не стал «официальным». Он остался любопытным курьёзом, цифровым призраком моей песни.

(Если точнее, сотней дубликатов с деффектами)

Я увлекался генерациями с очень противоречивыми чувствами между радостным восхищением и пониманием, что музыка, как и все мы, на пороге нового мира, где корабль Тесея можно не просто перестраивать по дощечке, а поручить его сборку автономной верфи, которая будет штамповать их миллионами. Под настроение.

Под жизненные ситуации.

Под диагноз врача.

Под сегодняшний заказ доставки.

И самый главный вопрос теперь не в том, как сохранить все старые доски. А в том, сможем ли мы в этом новом, стремительном море ещё помнить, зачем мы вообще строим корабли. И останется ли в них что-то от нас, когда мы снимем с якоря.